Царь-Космос - Страница 3

«Увидела чекиста – и убежала быстро, бока, бока отбили ей в ЧК…».

Нет, не заладилось в это утро у бывшего командира РККА. Больному да слабому даже крокодила из песни поперек дороги станет. С пресмыкающейся тварью у него были особые счеты. Не с нею самой – пусть себе по улицам гуляет, ежели охота. А вот марш «Дни нашей жизни» композитора Чернецкого, на который оная «крокодила» пелась, командиру крепко не полюбился. Воевал он с января 1918-го, с самых первых выстрелов, и к последней, польской кампании, насмотрелся всякого. Понял: много дряни на войне, но хуже нет, когда над тобой и товарищами твоими – дурак-начальник. Что ни говори, а самое дорогое на свете – глупость, ввек не расплатишься.

Начальство попадалась всякое, лучше и хуже, но весной 1920-го поставили на их полк нового командира – бывшего унтера 129-го Бессарабского пехотного, для которого (для полка, не для унтера, понятно) Чернецкий и сочинял свой марш. Вот тогда «крокодилы» и наслушались. Комполка, как позже выяснилось, прежде служил в музыкантской команде, вот и тешил душу. Маршировать под «Дни нашей жизни» – ладно, но когда загремело, и паны-поляки войной пошли, вздумалось бывшему музыканту атаковать врага в полный рост, словно на царском смотре. В штыки – под «крокодилу».

«Увидела япошку – и хвать его за ножку…»

Был полк – не стало полка. С тех пор для красного командира бодрый маршик Чернецкого стал ничем не лучше вечного похоронщика-Шопена. Старался вспоминать пореже, забыть, а в это утро, как на зло – привязалось, следом идет, отставать не желает.

«По улицам ходила…» Да чтоб тебя вместе с твоим композитором! Отстань!..

В самом конце аллеи он обернулся. Возле серого Обелиска было пусто – незнакомец в офицерской шинели исчез, не иначе отправился бомбы в вождей кидать и гайки в рельсах отворачивать. Красный командир невольно усмехнулся. Бомбы для вождей, конечно, перебор, но если бы «контрик» не пожалел пару фунтов толу ради монаршьего монумента, он, член РКП(б) с мая 1916-го, не стал бы возражать. К чертовой матери всех царей – и прежних, и нынешних! Эй, крокодила, ты не против?

Ответа не было – вредная тварь предпочла промолчать. Испугалась, поди!

2

– Разрешите?

Ответа дожидаться не стал – взял и зашел. Прикрыл визгливо скрипнувшую дверь, поправил гимнастерку, привычно бросил руки вниз, вздернул подбородок:

– Вырыпаев Виктор Ильич. Мне нужна Техгруппа Научпромотдела.

– Ага!

Ответ прозвучал из-за стола. Говоривший даже не поднял головы, продолжая изучать густой машинописный текст. К чему именно относилось «ага» – к «разрешите» или к фамилии посетителя, понять было совершенно невозможно. Гость не настаивал. Он явно не спешил – неторопливо повернулся, осматривая помещение, потом столь же неспешно поглядел в окно. Смотреть, впрочем, было почти и не на что. За окном – влажный булыжник маленькой площади, посреди которого вольно разместилось чье-то черное авто, комната же казалась самой обычной – стол с черным телефоном да три стула. Портрет Карла Маркса на стене, чайник на подоконнике – и еще одна дверь, запертая и опечатанная, правда, не сургучом, а полосками, нарезанными из полосатых обоев. Второй столик, поменьше, забился в угол. Он не пустовал, будучи занят пишущей машинкой «Ремингтон» – полезным изобретением американца Шолеса. Обычно в таких кабинетах воняло табаком, но здесь явно не курили. Пахло мятой, и этот неожиданный запах был единственным, чему стоило удивиться.

– Я сейчас…

Тот, кто сидел за столом, без особой охоты положил бумагу в желтую папку с тесемками, выдвинул ящик стола, отчего-то поморщился, затем быстрым движением смахнул папку вниз, отправляя ее в фанерные глубины, после чего задвинул ящик обратно. Все это проделывалось с немалой ловкостью, но, и это было еще одной странностью, исключительно левой рукой. Правая бездействовала, будучи спрятана в карман брюк.

– Все!

Подведя таким образом итог, хозяин кабинета резко встал, шагнул из-за стола – невысокий цыганистого вида брюнет в старом залатанном британском кителе. Короткая стрижка, черные глаза с хитринкой, гладко выбритое лицо.

Орден на красном муаре.

– Не ошибся, товарищ. Техническая группа – прямо здесь. Пока что исключительно в объеме моей скромной личности. Тулак Семен Петрович, бывший командир роты.

Левая рука была уже протянута в сторону гостя – по виду тоже военного, и тоже с орденом, но не на муаре, а просто на застиранной почти добела гимнастерке. В отличие от леворукого, тот, кто вошел, был альбиносом – белые брови, светлые ресницы. Голова бритая, словно у красного героя Котовского, на правой щеке – глубокий шрам.

Вошедший, помедлив самую малость, тоже протянул левую ладонь.

– Будь готов!

– Всегда готов!..

* * *

– Где только не встретишь скаута, – усмехнулся поручик. – Ты из каких?

Вопрос был не слишком понятен, но командир РККА сообразил сразу.

– Из «юкистов», ясное дело. Красный галстук, красный флажок! Был заместителем командира дружины – еще в 1917-м. Мы одни из первых большевиков поддержали. А ты что, из «лесных братьев»?

– Вроде того, – не стал уточнять бывший белый офицер. – А сейчас, значит, в подполье?

– Почему – в подполье? – искренне удивился «юкист». – Скаутское движение, понятное дело, оплот монархизма и реакции, зато пионерская организация имени героя древности Спартака – самая что ни на есть коммунистическая реальность. А если приглядеться – то же самое, только рубашки белые. Дело правильное! Как там в «скаутском Обещании»? «Разведчик весел и никогда не падает духом». Как раз для нас с тобой.