– …А папку я спрячу куда подальше. Жаль, сейф нам до сих пор не выделили.
И белый поручик, и красный командир не слишком любили общаться с руководством, тем более, с посторонним. Бывший офицер резонно опасался, что незнакомый Красный Скорпион может обратить на его скромную личность слишком пристальное внимание. Краском же заранее предвкушал встречу с раздувшим от важности «комсановником». Тяжелые шторы на окнах, серебряные подстаканники, услужливые холуйки. «Обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй». Когда же секретарь в приемной принялся выяснять, почему их двое, а не один, бывший «юкист» понял, что не ошибся.
– Документы принести не изволили?
Товарищ Лунин был худ, бледен, суров и для большого руководителя неприлично молод – чуть старше своих гостей, а то и вообще погодок. Если бы не кабинет с секретарем, его вполне можно было спутать с секретарем цеховой ячейки, причем не партийной, а комсомольской. Старый костюм с заплатами на локтях, английские военные ботинки, расческа в нагрудном кармане. Зато нос почти до потолка.
Начальство!
Сесть не пригласил, даже не дал пройти в комнату, встретив у самого порога. Поскольку папки у пришедших не было, вопрос показался им явно лишним. Отвечать не стали, лишь переглянулись.
– Не советую шутить с ЦКК, товарищи. Наши указания, как правило, беспрекословно исполняются всеми инстанциями. Исключения очень редки, и я бы очень не хотел…
– Так с Центральным Комитетом тоже не пошутишь, – неожиданно для самого себя перебил ротный. – Товарищ Лунин, вы же воевали, порядок знаете. Получается, что командир полка велел одно, а инспектор из штаба дивизии – другое совсем. Инспектор – он, конечно, начальник, но я уж лучше комполка подчинюсь. За исполнение прямого приказа хоть и рвут головы, но все-таки, знаете, реже.
Батальонный выслушал эту тираду с немалым интересом. Настоящий, кабинетный начальник сейчас должен побагроветь, раздуть ноздри, ножкой о ковер притопнуть…
Ковра в кабинете не оказалось, и Лунин багроветь не стал. Поглядел иронично, кивнул на стулья.
– Садитесь, товарищи. Ну, прямо, как у Николая Тихонова. «Гвозди б делать из этих людей». И молотком забивать – по самую шляпку.
Когда гости устроились, товарищ Лунин присел и сам, но не за стол, а рядом, оседлав верхом стул.
– Вы, стало быть, товарищ Тулак, – кивнул он ротному. – Ивану Тулаку, который в Царицыне главкомом был, часом не родич?
Семен лишь развел руками. Фамилия у него была редкая, но главкомов в родне не числилось.
– Вырыпаев, – представился батальонный. – Имею родственников и однофамильцев по обе стороны фронта. Могу подробнее…
– И я могу, – вздохнул работник Центральной контрольной. – Я ваше личное дело только что листал. Стало быть, Вырыпаев, который у Каппеля воевал, ваш двоюродный брат?
Ротный опасливо покосился на сослуживца, но тот ухом не повел.
– Так точно, Василий Вырыпаев, на восемь лет меня старше. Виделся я с ним два раза в жизни и родства никогда не скрывал. А что, уже пора?
– Некоторые пробуют, – Лунин равнодушно пожал плечами. – Но, знаете, Контрольная комиссия – она вроде английского бульдога. Если вцепится, то уже не отпустит до получения результата. На всякий случай напомню, что зовут меня Николай Андреевич, но обращаться можно по имени, по фамилии, на «вы» и на «ты», как больше нравится. Все эти буржуазные условности суть ерунда, главное в общении – тот самый результат.
Холодный пристальный взгляд скользнул по гостям, и тем стало не слишком уютно.
– Теперь по интересующему нас всех делу. Успели с ним ознакомиться?
Сотрудники Техгруппы вновь переглянулись, но уже без особой уверенности.
– В самых общих чертах, – рубанул Семен Тулак. – Амебы… Красные амебы содержат фото… фотосинтетические пигменты. Они имеют эти… ложноушки… Виноват, ложноножки, необходимые для распространения этой гадо… То есть, этого всего дела по организму. Они, амебы, вначале в кровь вводятся, потом оседают на стенках сосудов, по которым эта кровь течет. Затем они, как эти самые… моноциты, адге…ад-ге-зи-ру-ю-тся на стенках капилляров, мигрируют через эндотелий в рыхлую соединительную ткань и уже там постоянно живут, так сказать, со всеми удобствами. Когда освоятся, то протискиваются через стенки, расползаются по соединительно… соединительнотканному слою кожи, и там уже фото… фото…
– Фотосинтезируют, – негромко подсказал Николай Андреевич. – С научной частью проекта я знаком. Вчера специально проштудировал статью Михаила Семеновича Цвета, чтобы чуток разобраться. Мудрено, однако понять все же можно. Вы, товарищи, представляете разницу между реакционной буржуазной носологией и прогрессивной носунтологией? То-то!
Вырыпаев сглотнул. Образ вооруженных ложноножками амеб, десантирующихся на стенки кровеносных сосудов, произвел на него впечатление.
– А еще там с деньгами неувязка, – осмелел цыганистый. – Каждый год под это дело давали все больше, а отчетов никаких нет. Вот, к примеру, «смета расхода выделенных по спецсчету средств за 1922-й год…»
На этом его познания определенно исчерпались, и Семен предпочел сделать многозначительную паузу. Лунин посмотрел на него с немалым интересом.
– Память у вас, однако, фото… фотографическая. Не смущайтесь, я и сам многое не понял. И, между прочим, не пойму, пока вы мне не принесете все документы. Но суть не в амебах. В начале 1918 года известный ученый Берг обратился в Совет Народных комиссаров с очень интересным предложением. Профессор Владимир Берг… Слыхали о таком?