После молодой чекист еще трижды в «Норде» бывал, но каждый раз с обыском.
– Ты, товарищ Пантёлкин, меня извини, что с задания срываю. Дело уж больно важное. Я к самому зампреду ГПУ ходил, визу получал, чтобы, значит, тебя привлечь. Очень нужно одного гражданина по полной раскрутить. Без «очняка» – никак. Ты уж войди в положение, помоги, значит.
Леонид пил кофе, ничего не понимал и терпеливо ждал какой-нибудь гадости. Хиляк в очках был юрок, деловит и противен. Такие сперва «кофием» угостят, а после, связанного, каблуками по ребрам охаживают. Ну, прямо Серега Кондратов, инспектор уголовной бригады из Питера. Тот, правда, сначала ребрами занялся, после уж кофе предложил. Зато похож – и очки железные, и глазки-пуговки за стекла так же моргают. Прямо-таки брат двоюродный.
– Так что, товарищ Пантёлкин, проводим «очняк». Я тебя с «гражданином» именовать буду, ты уж, значит, не обижайся. Надо, надо одну личность разъяснить!
Леонид понял: не шутит очкатый. То ли совсем дурак, то хитрый расчет имеет. Неплохо бы его самого разъяснить. Значит.
– Петров, я ведь арестованный, в тюрьме сижу…
Гэпэушник даже глазом не моргнул.
– В прошлом октябре меня, между прочим, судили. Высшая мера пролетарской защиты! Я из «Крестов» бежал…
– Так точно, товарищ старший оперуполномоченный!
На лице любителя кофе образовалась улыбочка, подобострастная и одновременно слегка снисходительная.
– Ты бы, товарищ Пантёлкин, на документик взглянул. Там виза Иосифа Станиславовича Уншлихта, заместителя председателя ГПУ. Меня ко всем, значит, материалам по Фартовому допустили. Посмотри, убедись!
Леонид поставил пустую чашку на стол и принялся разглядывать потолок. На что, интересно, рассчитывает этот хиляк? Что он сейчас ради какого-то «очняка» начнет колоться? Признает, что участвовал в операции, сообщников назовет, руководителей? К стенке уже ставили, теперь с кофием решили попробовать?
– Ты, товарищ Пантёлкин, себя мало ценишь. Знаешь, как тебя на самом-самом верху уважают? А что на киче сидишь, это ерунда, обычное недоразумение. Просто не с тем человеком поговорил. Такого, как ты, значит, не испугаешь, к тебе нужно с доверием и с пониманием. Знаешь, на чем мягче всего мириться? На трупе врага. Потопчемся вместе, как по твоим ребрам когда-то топтались, кол осиновый, значит, загоним. Глядишь, и сотрудничество наладится.
Мягко лилась речь, приветливо пялились оловянные пуговки за синеватыми немецкими стеклами, узкие губы кривились усмешкой. Леонид присмотрелся – и поверил. Этот очкатый и в самом деле станет на трупе плясать да еще других с собой позовет. С таким даже говорить опасно – голосом отравит. Молчать, молчать, ни слова!
Не получилось. Губы сами собой дернулись:
– На ком плясать будем?
Петров хихикнул, подошел к двери камеры, выглянул.
– Конвой! Заводи!..
Не завели – втолкнули. Человек оступился, попытался ухватиться скованными руками за стену, с трудом устоял.
«Наручники!» – поразился бывший бандит Фартовый. – «Немецкие, откуда только взяли? У нас такое только в книжке увидишь.»
Удивлялся он не зря. На госте были не хорошо знакомые «браслеты» с цепочкой, а нечто прямоугольное, блестящего темного металла, не позволяющее скованным рукам даже шевельнуться. Впрочем, сталь на руках была явно лишней. Сразу понятно: драться не полезет, на «рывок» не уйдет. Мал был ростом следователь Петров, хил и щупл, однако гость оказался даже его жиже, худой, мелкий, желтолицый, ни мяса, ни жил. Очки имелись, но вместо двух окуляров остался всего один, да и тот сидел на носу с немалым перекосом. Зато синяками украсили, трудов не пожалели. На что был привычен бывший старший оперуполномоченный, но и ему не по себе стало. От души молотили, не пожалели силушки!
За что так бедолагу?
– Проходите, проходите! – медом мазал гэпэушник. – Пальтишко снимите, тепло у нас, уютно. И кофе есть, и папироска…
А сам к Леониду повернулся и подмигнул. Смотри, мол! Пригляделся Пантёлкин – да так и сел на привинченный к полу табурет. Нет, быть не может! Или эти штукари мысли сквозь череп читать научились?
– Присаживайтесь прямо к столу, просим, просим… Мы, значит, очень убедительно просить умеем.
Гость спорить не стал, к столу подошел, ткнулся скованными руками в столешницу, осторожно присел на край табурета. При этом так поморщился, что сразу стало понятно – не только по лицу били.
– Ну, будем, значит, знакомиться, – Петров удовлетворенно потер руки. – Хоть вы и встречались, но порядок нарушать не станем. Итак, гражданин Пантёлкин, узнаете ли вы этого человека?
Леонид набрал в грудь побольше воздуха.
Выдохнул.
– Кондратов Сергей Иванович, инспектор 1-й бригады питерского угро.
Петров удовлетворенно закивал.
– А вы, гражданин Кондратов, узнаете…
– Сволочи! – тихо, не поднимая головы, проговорил человек. – Какие же вы все сволочи!..
К весне 1922-го операция «Фартовый» покатилась под укос. Первым понял это Сеня Гавриков, недаром в комиссарах побывал. Вначале только хмурился, а потом изложил, гладко, как будто на лекции. Не туда свернули! Одно дело авторитетный «иван», совсем иное – монстр, которым детей пугают. Питерские газеты про что иное и печатать забыли. Фартовый, Фартовый, Фартовый – чуть не на каждой странице. Десятка три самых серьезных «деловых» Пантёлкин с товарищами к этому времени уже оприходовали, однако великая слава «пролетарского Робин Гуда» зазывала на скользкую дорогу сотни новобранцев. Добыча казалась близкой и беззащитной. Жирные наглые «совбуры» – кто за них заступится? «Эх, яблочко да проспиртовано! Нэпман сейфу прикупил, ждет Фартового!..» Думали так многие. «Руки вверх, я Фартовый!» – популярнее этих слов в городе не было. «Фартовых»-тезок же к этому времени объявилось не менее шести душ, причем двое были явные психи, стрелявшие при налете даже в домашних кошек. В знаменитого бандита играли дети, бойкие писаки уже успели сочинить четыре романа, причем один умудрились издать в Риге, у эмигрантов.